[ВЦ]

Возможно, некоторые из вас помнят Егора из Иерусалима. Несколько лет назад он уехал в Питер - и с концами. Но вот три его вещи. Весьма и весьма.
Первая была опубликована в "Ништяке". Остальные две - нигде.




ТАНКИ ИДУТ НА ХУЙ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Место действия - государство Цинь, где только что сменился правитель.

Своё вступление на престол Инь Чжэн отметил уходом от реальности.
Любимейшим его занятием была игра в оловянных солдатиков. Циньская
промышленность получила приказ увеличить выпуск оловянных армий,
разумеется за счёт сокращения, а позже и полного прекращения выпуска
настоящих. Оловянные армии маршировали по стране, затапливая рыночные
площади и дороги, ведущие к дворцу свирепого тирана. Оловянные
месторождения с неимоверной быстротой оскудевали, вырабатываясь,
и потому непрестанно сигнализировали наверх о скором полном истощении,
и, как следствии скорой смерти от дистрофии, что ни капли не заботило
придурковатого, на их взгляд, правителя. Народ страдал неимоверно под
тяжестью оловянных солдат. Назревала катастрофа.
Последователи в невиданно короткий срок распространившегося по
стране учения Психоанализа, созданного незадолго до того умершим
Зигмундом Юнговичем Фрейдом, утверждали, что характерный фаллический
облик оловянных солдат, несомненная связь между словами "оловянный" и
"половой", выражающаяся в многозначительном звукосочетании "-оло-"
в начале этих слов, что, бля сука, характерно, так как начало слова, как понятие,
противоположно его концу, как понятию, а конец, как понятие, признак весьма
симптоматичный. Исходя из всего этого, фрейдисты !как их называли в народе)
прилюдно и громогласно провозглашали тезис о несомненном наличии
сексуальных отклонений в психике Инь Чжэна. Более того, исходя из факта
поголовной принадлежности солдат !и, в частности, оловянных солдат) к
мужскому полу, последователи шифу Фрейда делали вывод об однозначно
противоестественном характере данных отклонений. Если же обратить
внимание на слово "игра" в названии излюбленнейшего и почти единственного
занятия правителя, то становится, дескать ясным, что у правителя богатая
фантазия. Прибавив ко всему вышеизложенному то, что почтеннейший Инь
Чжэн предпочитает настоящим солдатам оловянных, слухи о приписываемых
ему занятиях и о нём самом, с некоторых пор широко распространённые в народе,
среди интеллигенции и даже в среде его ближайших слуг, были поистине
чудовищными.
Обладая тем не менее несомненными достоинствами государя, что впоследствии
отметил его великий современник и соотечественник Н. Маккиавелли (Один из трёх
братьев Маккиавелли. К сожалению, широкой публике более известны два других
брата Маккиавелли - воздушные акробаты и гимнасты, впоследствии содержатели
знаменитого цирка "Братья Маккиавелли", так что до сих пор во всех литературных
энциклопедиях под статьёй "Маккиавелли" значится: "Знаменитая цирковая
фамилия".), так вот, даже великий Маккиавелли признал за Инь Чжэном достоинства
государя. Очень быстро, по прошествии всего пяти лет, он понял, что пороченье его
доброго имени, сексуальных пристрастий, способностей правителя необходимо
немедленно пресечь, тем более, что никаких сексуальных пристрастий у него,
собственно, не было, равно как и секса - он даже не знал этого слова. Какие же, посудите
сами, в таком случае, у него могли быть пристрастия?
Словом, Инь Чжэнь, будучи человеком решительным и непреклонным,
незамедлительно принялся за искоренение блудомыслия в головах своих
подданных.Меры, принятые им были таковы:
1. Прощение недоимок и бесплатный стакан рисовой водки в день в течении
трёх дней со дня прекращения нахождения в голове крамольных, а потому
блядских мыслей, каковое прекращение должно быть засвидетельствовано
местным участковым врачом, квартальным уполномоченным по надзору
за санитарным состоянием домашнего скота !т.к. если владелец занят
обдумыванием сексуальных наклонностей своего государя, то времени на
вычёсывание блох у своей кошки ему, безусловно, не должно хватать, поскольку
тема эта столь интересна, что обдумывание её поглощает всё отведённое на
прочие нужды время).
2. Раздача населению срочно отпечатанных в большом количестве брошюр
научно популярного содержания о вреде Психоанализа и лично тов. Фрейда в
личной, семейной и мочеполовой жизни. В брошюрах были проиведены поистине
потрясающие воображение статистические данные о количестве самоубийств
на почве преждевременной (будто она когда-либо является своевременной)
импотенции, вызванной прочтением трудов и прослушиванием лекций самого
сэнсэя Фрейда и его учеников и последователей, а затем попытки применить
полученные якобы знания в жизни. Кроме того, особо отмечалось, что сам З.Ю.
Фрейд незадолго до смерти был изобличён в полном отсутствии полового
аппарата, как такового, чему причиной было неумеренное потребление им в
молодости героина, которое он в последствии пытался выдать за потребление,
наоборот, кокаина.
3. А тем, кто, блядь, не хочет по-хорошему, мы быстро яйца-то пооткручиваем.
4. Само собой разумеется, запретить преподавание и распространение учения
Психоанализа и упоминание имени Фрейда под страхом сексуальной перверзии
(что это точно означает, Инь Чжэнь не знал, но насколько мог понять, что-то
очень нехорошее и поганое).
5. Прекратить производство оловянных солдат, дабы сраная
общественность наконец-то успокоилась. Вместо них предполагалось
приступить к созданию солдат из терракоты.
Сии меры, будучи проводимыми в жизнь рьяно и неуклонно, незамедлительно
стали давать обнадёживающии результаты. Народ пристастился к рисовой
водке, вычёсыванию кошек и употреблению кокаина, забыв о том, что его так
волновало несколько раньше. Несколько подонков, вздумавших положить на
упомянутые меры, были подвергнуты сексуальным перверзиям (проще говоря,
оттраханы в задницу) и от огорчения заболели белой горячкой. Все труды
Фрейда и его последователей были собраны и сожжены вместе с держащими их
в руках фрейдистами. К сожалению, как это всегда бывает, по ошибке в этой
неразберихе пострадали также и ни в чём не повинные конфуцианцы, которых,
правда, не сожгли, а закопали, чтобы они в последствии дали ростки и, с
оответственно, урожаи.
Инь Чжэн, плюнув на приличия, поменял имя на Цинь Ши Хуанди, как мы
впоследствии и будем его называть. Благоденствие цвело и пахло дорогими
сортами чая.
Поднебесная полнилась благостностью и никто и не подозревал, что в эту
самую минуту, повинуясь полученному из Вольфшанце, что в Восточной
Пруссии, приказу танковые группы генералов Гепнера, Клейста и
Гудериана повернули из-под Москвы на Шанхай.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Место действия - Вольфшанце, "Волчье логово", в Восточной Пруссии, ставка рейхскомандования.

Гитлера ломало уже третьи сутки. Ничто не радовало вождя нации -
ни наступление германских войск на Москву, которое, как он подозревал,
происходит совсем не так, как отражено в сводках генерального штаба,
ни новая Ева Браун, прибывшая вчера вместо предыдущей, ни новый
альбом "Гражданской обороны", до которой Адольф Алоизиевич был
большой охотник, доставленный с помощью абверовских агентов в
Омске. Днём и ночью грезилось фюреру одно и то же - игла инсулинового
шприца со сладострастным хрустом входящая ему под кожу и
нащупывающая вену. Герру Адольфу чудилось, будто он весь состоит
из одних сплошных суставов, в которых поселились препоганейшие и
болезненнейшие ощущения. Только врождённая скромность мешала
прибегнуть к помощи врача.
Однако, как ни оттягивал фюрер этот момент, ему пришлось снять
трубку полевого телефона и рявкнуть секретарше, страясь
замаскировать истеричные нотки в голосе - Гитлер не любил, сам не
зная почему, когда его называли "бесноватым".
-- Доктора ко мне! Живо!
-- Доктора Геббельса? - глупо ухмыляясь, как почудилось фюреру,
переспросила секретарша.
-- Доктора по наркотикам, дура, - почти ласково уточнил фюрер, - да
побыстрее, пока я с ума тут не сошёл.
Гитлер знал, что через несколько минут по всем коридорам
Вольфшанце пойдёт гулять сплетня: "Адольф опять доктора требует,
говорит, что с ума сходит. Видать, "Ксанекс" у болезного кончился."
"Ну и плевать", подумал фюрер и, насвистывая "Пылающей тропой
мы идём к коммунизму", принялся коротать время в ожидании врача,
размышляя о том, как раньше по тому же телефону он отдавал приказы
о посылке курьера в Лод. Теперь же ничего не попишешь - полицейские
заставы на дорогах не обойдёшь, а что творится в самом Лоде уже
неделю никому неизвестно. Говорят, что перехватали всех. Так это
или нет, никто не знал, а донесения агентов... Гитлер знал цену тем
донесениям - "Им там вмазавшись, ясное дело, что всё ништяк" -
проскользнула злобная и завистливая мыслишка, изгнанная громким
стуком в дверь бункера и верещанием секретарши:
-- К вам врач, мой фюрер!
-- Доктор Хоффман, к вашим услугам! - представился вошедший.
Крупный мужчина в костюме из непонятно меняющей цвет ткани,
он с первого взгляда диагностировал, с какого рода недугом ему
пришлось встретится.
-- Который день? - не теряя времени на дурацкие вопросы, доктор
Хоффман перешёл сразу к делу.
-- Третий, доктор, - прохныкал фюрер.
-- Уже пиздец, или бывает хуже? - продолжал свои расспросы доктор.
-- Пока ещё нет, но скоро будет, - воспоследовал ответ.
-- Гм, дааа... - протянул доктор задумчиво похмурив некоторое
количество секунд свой высокий академический лоб, закончил:
-- У вас, батенька, тяжелейшая форма простуды. Не спорьте, не
спорьте, - не дал возразить что-то негодующе мычащему Гитлеру, -
сейчас я приготовлю лекарство, которое без сомнения облегчит ваши
страдания.
Произнося всю эту ахинею, доктор, тем не менее действовал
весьма осмысленно. Из недр педерасточки, висящей у него на плече,
он извлёк баночку с уксусом, пузырёк марганцовки, двадцатикубовый
шприц, вату, стаканчмк с какой-то бурой какипицей на стенках и пачку
сине-белой расцветки - , синуфед - заговорщицки подмигнул,
обернувшись к фюреру, врач.
Наблюдая за манипуляциями рук Хоффмана, Адольф Алоизиевич
грустно размышлял о том, что, может быть двинуть танки на Лод и
чёрт с ней, с Москвой. "А что, если арабы решат, что это спятивший Арик
Шарон играет в свою боевую молодость, впав в детство, и с испугу
сбегут в Иорданию, прихватив запасы героина. А жаль. Ей-богу, жаль."
Тем временем доктор Хоффман уже заканчивал готовить лекарство
для несчастного фюрера, страдающего по его мнению простудой.
Гитлер недоумённо пожал плечами, но присутствие среди вещей,
предназначенных доктором для его исцеления, шприца всело некоторую
надежду. Смущали фюрера, привыкшего к инсулинкам, лишь размеры
шприца - двадцати кубов хватило бы на всё рейхскомандование. "Что
я ему, лошадь что ли?" - нервно похрустывал пальцами ломающийся фюрер.
Когда шприц в руках Хоффмана был уже почти полон желтоватой
прозрачной жидкостью, тот достал из нагрудного кармана пачку
одноразовых игл, распечатал её и, разумеется, снабдил одной из них
источник наслаждения в своих руках.
Фюрер с видом полной покорности судьбе протянул руку в
направлении доктора и как только ощутил, что его бицепс туго
перетянут, стал привычно сжимать кулак судорожными толчками.
Контроль был хорош - ни разу не прервался.
Мир был прекрасен - горячая любовь к человеку, который подарил е
му этот мир, затопила фюрера. А этот человек тем временем собирал
свои немудрёные приспособления.
-- Доктор, - наконец-то без дрожи в голосе сумел выговорить Гитлер, -
доктор... - слова лились плавно и безостановочно, - каков гонорар?
-- Мой фюрер, - внезапно доктор Хоффман встал по стойке смрно и
заговорил официальным тоном, - если это возможно, я бы хотел принести
пользу Родине, будучи назначен в комплектуемую сейчас научную
экспедицию, отправляющуюся в Лифту для изучения тамошних форм
жизни. Так как изучить аборигенов в Лифте моё с детских лет утаённое
от отца - доктора Хоффмана-старшего - желание. Мой фюрер, принять
участие в экспедиции для меня будет лучшим гонораром.
-- Конечно, конечго, дорогой доктор, - успокоил его благостный, и с
каждой секундой становящийся всё более благостным, Гитлер, -
разумеется, вы будете назначены в экспедицию в Лифту.
-- Благодарю, мой фюрер! Хайль Гитлер!
-- Ну что вы, доктор! Мы здесь запросто, без церемоний.
Доктор не знал о страшных последствиях своей просьбы. Во время
работы экспедиции в Лифте, доктор Хоффман случайно забрёл в населённую
часть деревни, где был опознан проживающими там лифтянами, разорван
на кусочки, поделенные затем между аборигенами, и безжалостно съеден.
Сие своё безнравственное деяние лифтяне, как известно представляющие
собой совершенно иной, нежели прочие люди вид человека, позднее смогли
охарактеризовать лишь двумя словами: "Ништяк пёрло!". Посещение
Лифты доктором Хоффманом оставило у них самые приятные воспоминания.
Но вернёмся в Восточную Пруссию.
Через некоторое время после ухода доктора, Гитлер, как никогда
самоуверенный и одновременно возбуждённый, практически ворвался
на заседание Штаба Сухопутных Войск.
-- Господа! - провозгласил распираемый энергией фюрер, - Я пришёл, чтобы
узнать, как идут наши дела в России.
Ненерал Гальдер, начальник Штаба, подошёл к карте боевых действий,
висевшей на стене.
-- Мой фюрер, танковая группа генерала Клейста прорывается к Северному
Кавказу, чтобы перерезать путь, по которому в Москву транспортируется
конопля с Дагестанских плантаций. Группа армий под командованием
фельдмаршала Манштейна уже вышла к Волге, и на её берегах установлены
орудия, чтобы топить гружёный анашой баржи, если русские решат перевозить
план водным путём.
В разговор вступил начальник абвера адмирал Канарис.
-- По донесениям нашей агентуры в Москве, Сталин из-за недостатка своей
излюбленной дагестанской конопли перешёл на более убойные узбекские
сорта, и теперь большую часть дня не спосбен внятно разговаривать, не то
что отдавать приказы. В Политбюро всё больший вес приобретает
среднеазиатская группировка, вместо бывшей приближённой к Сталину
кавказской. Но есть опасения, что выполняя свои союзнические
обязательства, англичане будут поставлять по ленд-лизу русским конплю
из Египта, точнее из Синая.
Представитель химического концерна "И.Г.Фарбениндустри",
незаметно проскользнув в бункер, присоединился к присутствующим.
-- По последним данным, - продолжил генерал Гальдер, - русские солдаты
упыхиваются до такого состояния, что попросту истерически смеются
над нашими атаками. Мы ничего не можем им противопоставить - ничего.
-- Есть чего!
Все обернулись на неожиданно прозвучавший голос. Это был
представитель "И.Г.Фарбениндустри". Не смущаясь всеобщим вниманием,
он продолжал:
-- Мы разработали новый препарат под рабочим названием "первитин",
который, представляя собой психостимулятор, поможет солдатам нашего
доблестного Вермахта справиться с психологическим шоком при виде
хохочущих бородатых рож русских мужиков.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

А в это время в сортире, непосредственно примыкающем к бункеру
Штаба, Штирлиц колотил свой последний косяк.
План заканчивался, а последний курьер из Центра был три месяца
назад. Рассада в огороде вызвала бы незамедлительно подозрения
Гестапо, а на балконе план почему-то не рос. То есть рос, но не план, а чёрт
знает что. К тому же соседский кот повадился объедать свежие побеги,
после чего вёл себя совершенно непотребным образом, глупо хихикал и
заплетающимся языком пытался распевать военные марши времён
Вильгельма Ш. Кота пришлось утопить, хотя в глубине души Штирлиц
отдавал себе отчёт, что сделал это больше из зависти - его самого зелёное
безобразие, выросшее на его балконе, ничуть не вставляло.
Наверное, впервые за свою карьеру разведчика, Штирлиц не знал, что
делать. Правда, профессор Плейшнер, сука, даром что профессор, обещал
чего-нибудь придумать, но до сих пор так ничего и не придумал. "И чему
только этого пидора в университете учили?" - беззлобно выругался Штирлиц,
взрывая косяк. Поговаривали, однако, последнее время о каком-то синуфеде,
но вместо того, чтобы выяснять, что это такое, гениальный разведчик по
долгу службы вынужден был подслушивать сраные секреты Гитлера и его
штабной сволочи, хотя каждому дураку было известно, что ничего кроме
адреса новой точки, где торгуют героином, от этих придурков узнать
невозможно.
Хотя... Штирлиц блаженно зажмурился, вспоминая, как впервые услышал
слово "Мусрара" от... кажется это был коллега Канарис. И в Лод не надо
переться. В общем, всё бы ничего, но план всё-таки кончался. "Может
перехватить пяток транков у Осса" - пронеслась мысль, но Штирлиц тут же
вспомнил, что Осс уже дня четыре отлёживается дома и к телефону не
подходит.
Слово "синуфед", произнесённое с австрийским акцентом, заставило
Штирлица насторожиться. За столько лет в стране, Гитлер так и не смог
избавиться от своего чудовищного австрийского произношения. "Мы
ульпанов не кончали," - говорил он обычно в своё оправдание - "и вообще,
когда мы приехали...". Штирлиц откровенно презирал его за это и не один.
Вторично произнесённое за дверью слово "синуфед" вывело Штирлица
из сладкого состояния рассуждений о культурном, геополитическом и
ментальном превосходстве его рязанского акцента над каким-нибудь
австрийским. "Ого" - зажглась надпись в мозгу упыханного "русского
обер-шпиона", как называла его в своих статьях "Фелькишер беобахтер",
главный дацзыБао третьего рейха, редактируемая одним из немногих
друзей, которых приобрёл Штирлиц в Германии, Штрайхером. Выражение
"обер-шпион" так понравилось Штирлицу, что он вырезал статью и теперь
всегда носил с собой, хвастаясь перед знакомыми.
За "Ого" огненная строка побежала дальше. "Кажется, это тот самый
синуфед". Пора было приниматься за работу. Минутное свидание с Родиной
закончилось, и Штирлиц грустно глядел на докуренный ещё минуту назад
косяк, не решаясь его выбросить - всё-таки последняя память...
Решительным жестом Штирлиц отшвырнул в сторону обгорелый кусок
бумаги, поплевал на ладони и пригладил ими ирокез, зачёсанный на правый
бок. На самом-то деле, Штирлиц, о чём знали немногие, был хиппи и пацифист.
"Блядская конспирация" называл он всё это - значки с портретом Егора
Летова, "анархии" на погонах штандартенфюрера, косуху с надписью "Панк,с
нот дэд", полагающиеся ему по службе. Феньки же и пацифики пришлось
срезать. Иногда Штирлиц чувствовал себя проституткой, однако нельз
я было сказать, что это чувство ему категорически не нравится. Но всё-
таки, иногда, по ночам, он включал какую-нибудь из кассет "Аквариума",
которые он прятал в сейфе вместе с портретом Б.Г., и, как ребёнок, плакал
в подушку и мочился в постель под простые и родные песни.
Тихонько закрыв за собой дверь сортира, Штирлиц присоединился к о
стальным. Однако его долгое отсутствие тем не менее было замечено
коллегой Канарисом, который, будучи человеком невоспитанным и
малообразованным, заорал во всю глотку:
-- А вот и Штирлиц! Просрался наконец?
Перебитый на полуслове, Гитлер обрушил на несчастного адмирала
всю мощь своего белого гона:
-- Господин адмирал, в то время как наши доблестные войска почти
полностью лишились своего командования, которое, по причине
абстинентного синдрома не способно планировать, обсуждать и
приуготовлять боевые операции, вы перебиваете важнейшее сообщение
о наличии в наших руках нового необходимейшего Великому Рейху ништяка.
Может быть вы сами, господин адмирал, сообщите фельдмаршалу Кейтелю,
генералу Йодлю и гросс-адмиралу Редеру, ныне страдающим в лифтинской
больнице, рецепт варки синуфеда? Кстати, почему ваши агенты не
предупредили заранее о намерениях полиции? В таком случае мы всегда
могли бы договориться с пушером и взять у него килограмм, слава богу,
Рейх ещё не обеднел!
-- Мой фюрер... - попытался заикнуться Канарис, - Пушера взяли ещё
неделю назад и мы искали нового...
-- Заткнитесь, Канарис! Вы предали своего фюрера, свою страну, свой
мундир. Вы вообще, наверное, русский шпион, если не хуже - я начинаю
думать, что вы стучите ментам!
Бедный Канарис не знал, куда деться. Главный шпион Рейха переломался
уже давно, и с тех пор ни разу не торчал на чёрном, изредка хавая кислоту
вместе с Герингом, который, считая себя человеком искусства, был уверен,
что просто обязан принимать ЛСД как минимум раз в неделю.
Никто из присутствующих и не догадывался, что внезапная ярость
Гитлера вызвана тем, что в тот момент, когда его перебили, у фюрера
начался первый в его жизни белый отходняк. Гитлер терял силы и интерес
к жизни с каждой секундой. Последние его слова о подозрении Канариса
в доносительстве ментам прозвучали для всех зловещим шёпотом, на самом
же деле, отходняк у Гитлера достиг той стадии, когда тот уже не способен
был разговаривать.
Стремительно впадающий в депрессию фюрер выцветал на глазах.
Судьба Рейха, казалось, была решена. Спас её, конечно же, Осс, извлечённый
из мрака забвения своим неуёмным инстинктом облагодетельствования, им,
Оссом, человечества. Почуяв в некоем, пусть весьма отдалённом от его
флэта, как "Вольфшанце", месте, отходняк и возможность упасть на хвост,
Осс, словно по мановению волшебной палочки появился из ниоткуда и шепнул
пару слов на ухо Гитлеру. Тот, подняв голову, полным страдания взглядом
обвёл, присутствующих и тихо произнёс:
-- Господа, мы временно прерываем заседание и идём к Меиру. Там нам станет
лучше. Этот патриот Рейха проводит нас туда, - и он указал на Осса,
стервятником реющего за его спиной.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

В Гуляй-Поле ждали дорогого гостя, точнее гостей. Нестор Иванович
Махно пообещал лично отстрелить яйца тому, кто не примет участия в
празднике. Чтобы подтвердить свои слова, Нестор Иванович извлёк из
заднего кармана джинсов маузер и, не глядя, пальнул в стену, на которой
висел портрет Рабина, уже почти изорванный в клочки меткими
анархистскими пулями. Маузер был большим и страшным, на его рукоятке
красовалась надпись на серебряной пластинке: "Дорогому Нестору на
память о площади Царей и подпись: "Игаль Амир". Нестор Иванович привёз
его как сувенир откуда-то с Ближнего Востока ещё в те времена, когда
служил в ведомстве Народного Просвящения охранником караванов с
синайской коноплёй.
Приготовления были в самом разгаре, когда под(ехали подводы с
самогоном. Через два часа всё было путём. Анархисты горланили "Всё идёт
по плану", бабы визжали, куры, зарубаемые насмерть шашками, отчаянно
кудахтали, где-то в стороне блевал в усмерть пьяный Юлик. Всё было как
обычно. Гуляй-Поле ожидало в гости Летова вместе со всей "Гражданской
Обороной".
Когда появились первые верблюды, уже темнело. У каждого верблюда
на боку темнели метровой вышины выжженые буквы клейма: "Г.О.". На
переднем восседал Казачий Атаман и Правдоискатель Всея Руси, Егор
Летов. На его коленях серый кот, морщащийся от выдуваемого ему в морду
дыиа марихуаны, переодически и с достоинством блевал вниз кусками огурца
разного размера. Возле верблюда бежал на поводке ручной жид. Летов
горячо объяснял что-то не то своему верблюду, не то коту, не то жиду.
Его явно пёрло. В его пальцах дымился косяк толщиной с пулемётный
ствол, дымом которого, как вышесказано, он щедро делился с котом. Кота
тоже пёрло.
На втором верблюде следовал Кузя, пьяный вдребезги, облачённый в
архиерейскую ризу, на спине которой было начертано: "Бога нет!". Далее
покачивались на верблюжьих спинах остальные члены Сводного Оркестра
Всех Воюющих За Правое Дело Отечества, он же "Гражданская Оборона".
Толпа встречавших была не менее пестра и приятна взгляду. Возглавлял
её лично Нестор Иванович Махно, держащий в руках хлеб-соль. Рушник под
хлебом-солью был расшит местными мастерами народных промыслов - на нём
был изображён триптих "Архистратиг" в составе следующих картин:
"Зелёный Змий, побивающий святаго Егория", "Святый Егорий, побивающий
Змия электрогитарой" и, наконец, "Святый Егорий, изгоняющий прочь Зелёного
Змия шестидесятикубовым баяном с вострой иглой, полным благославенным
джеффом".
-- Хой, панки села Гуляй-Поле! - взревел Летов, под(ехав на дистанцию
залпа главного калибра.
-- Хой-хой-хой! - радостно, но несколько нескладно отвечали анархисты.
От приветственного рёва хозяина верблюд со страху присел на задние
ноги и обмочился. Летов соскочил с несчастного животного, пнув его ногой в бок:
-- Лежать, падла нерусская! - и откусил хлеб-соли.
-- Чтой-то соль у вас какая-то поганая. Морская штоль?
-- Дык, известное дело, с Индийского океану - отозвался польщённый
Нестор Иванович.
-- Здорово, што ли, - Летов с Нестор Иванычем по русскому обычаю трижды
расцеловались
Под(езжающие следом верблюды степенно разгружались седоками.
Последней была таскаемая Егором за собой Александра Пахмутова,
исполняющая в группе обязанности чего-то среднего между живым
ископаемым и полковой шлюхой.
Нажравшись и напившись, панки разных народов принялись веселиться.
Вожди же на время удалились для важного разговора.
-- Ну, Нестор Иваныч, дорогой, что скажешь, - говорил Летов, ковыряя в
зубах казачьей шашкой, - прёт ведь немец!
-- Прёт его, - дипломатично соглашался Махно, врезая себе десятку для
улучшения взаимопонимания между сторонами - Егорка втрескался первым.
-- Вся Россия бедствует под супостатом, - Летов любил слова редкие и
красивые, - на нас вся надежда! Что скажешь?
-- А чего тут говорить, - открыл глаза приходнувшийся гуляй-польский
главарь, - мои ребята этих гадов порубают чище, чем в восемнадцатом
году. Тогда знатно погуляли, - и Махно, готовый уйти в воспоминания,
причмокнул губами, но был прерван Егором, горевшим святым и чистым
пламенем любви к Родине:
-- Извини, Нестор, пожалуйста, я тебя перебью...
-- Ничего, ничего, Егорка, - отвечал с отменной белой вежливостью нестор
Иванович, - я тебя внимательно слушаю, - и не удержавшись ещё раз гнусно
причмокнул, видимо вспомнив чего-нибудь из восемнадцатого года.
-- Мы... - говорил в это время Летов, - ... и только мы, проведя яростную,
солнечную революцию творцов...
-- Ты чего-то про немцев говорил, - оборвал анархист не в меру распиздевшегося
панка.
-- Про немцев? - недоумённо остановился Егорка, - Про немцев? Не помню... Ах,
да, про немцев. Так вот, Родина смотрит на нас, своих сыновей! Кроме нас
никто! Не может!! Остановить!!!
Последующие слова были погребены под лавиной восклицательных знаков.
Зная летовскую неукротимость, Махно понял, что привести его в чувство может
только ещё пятнашка, которую он незамедлительно подсунул Егору. Тот
поперхнулся, недоумённо глядя на баян в своей руке, но затем в глазах появилось
погимание и... и пятнашка подмигнула, блеснула в лунном свете, и помогла эта пятнашка.
Оприходовавшись вторично, друзья продолжили разговор. Егор
возбуждённо втирал Нестору Иванычу:
-- Засаду! Твои хлопцы сидят на дорогах и перехватывают все транспорты
с синуфедом. Гитлера на отходняке несёт к Меиру, а там - хуй, понял? Он к Грузину,
а там - тот же хуй! Его кумарит, понял? Он на Тахану, а там - хефец хашуд, и
хуй на тахану пускают. Что ему делать, а?
-- Что? - эхом отозвался внимающий летовскому гону Махно.
-- А то что подходит к нему Штирлиц и говорит: "Слышь, говорят, что синуфед
кончился. Надо новую нычку искать. Кстати, по слухам, того синуфеда до жопы..."
ну, скажем, где-нибудь в Китае. Гитлер и рванёт туда незамедлительно.
-- Да ну? - не поверил Нестор Иванович, - Прям-таки в Китай? Туда же срать
и срать.
-- Хуйня! - и Летов с высоты тридцатничка, циркулирующего у него в крови,
решительно отмёл все возражения, - сам знаешь, на кумаре хоть в Бейт-Лехем
побежишь, а туда как-никак сначала до Тальпиот, а потом ещё пешком сколько.
А до Китая пешком - всего лишь полшага.
-- Тогда лады, - и уболтанный Нестор Иваныч вытащил ещё три пачки.
Так они и сидели до рассвета - Панк и Анархист с большой буквы. На очередном
приходе Нестор Иваныч, смущаясь, попросил у Егора гитару и запел, не попадая в тон:

Мама, мама, купи мне травки,
Мне надоели ежедневные пьянки,
Мама, мама, забей мне косяк,
И, если хочешь, сними пару тяг.

-- Я тут песенку сочинил, - ещё больше смущаясь, допев, сказал, признаваясь
словно в чём-то неприличном, вроде пристрастия к песням Майка Науменко, Махно.
-- Ништяк! - отозвался Егор, отбирая гитару, - Я тоже, - и заорал:

Все идут за планом!!

Под уже остопиздевшие всем остальным музыкантам "Обороны"
знаменитые четыре аккорда ля-минор, фа-мажор, до-мажор и ми-мажор
передовые отряды Освободительной Армии Гуляй-Поля под чёрным знаменем
Анархии, сопровождаемые остальными членами Сводного Оркестра Всех
Воюющих За Правое Дело Отечества, он же "Гражданская Оборона", выдвигались
на боевые позиции, охватывая со всех сторон легендарный тиреугольник Меир
- "Витал" - "Сентер Эхад".
А причиной тому был лишь страшно пёрший в эту ночь Летова эфедрин.
Так решалась судьба Второй Мировой.
Но это ещё было не всё.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Гитлеру опять было хуёво. Правда, виной тому было уже не отсутствие
героина, а наоборот - эфедрина. Последнюю двадцатку, заначенную на зуле,
кто-то спёр. Гитлер не знал точно кто, но подозревал, что Осс, который пел и
веселился даже через два часа после того, как всех уже прохватил отходняк.
"Сука", - мрачно думал фюрер, "Последнее у ребёнка украсть!" Почему-то в
такие минуты он думал о себе, как о ребёнке. "Впрочем..." - тут фюрера осенило -
"Точно! Зря я на Осса гоню." Гитлер вспомнил, как в углу зули, открыв глаза
после прихода, он увидел Симпсона.
Гитлер был совершенно прав. Заныканную двадцатку поимел именно
Симпсон, веселье же Осса об(яснялось тем, что накануне дедушка получил
очередную партию транков, каковые транки Осс разделил по справедливости
- три пачки себе, одну - дедушке. "Ты не торчишь" - отвечал он слабо
протестующему ветерану - "К тому же колёса сдвигают крышу круче, чем
всё остальное, вместе взятое. Уж я-то знаю", Сражённый столь неотразимыми
аргументами, дедушка прекратил препираться. На Осса действительно
достаточно было взглянуть, чтобы убедиться в его правоте.
За окнами рейхсканцелярии звенели детские голоса. Гитлер, перебарывая
тошноту, выглянул наружу. На асфальтовом плацу чеканил шаг отряд
гитлерюгенда. "Детки!", умилился поначалу фюрер, "Живые!". Затем он
прислушался к тому, что выкрикивали в такт полторы сотни юных глоток.

Тридцать кубиков воды,
Пачку синьки растворили,
Десять уксуса долили,
Марганцовки гаражи,
Отсчитав их два, смешали,
Помешали, помешали,
Лихо куклу навертев,
Выбираем сладкий джефф!

Гитлер в ужасе отшатнулся от окна. "Что они несут?!". Его желудок
неистово спазмировал.
Вождя нации безудержно тошнило. Отходняк уже кончился, но, видимо,
фюрер заработал себе рефлекс - при упоминании джеффа его тут же начинало
выворачивать. Гитлер кинулся в сортир. Тот был заперт. "Опять, небось,
Штирлиц, подонок, пыхает", - с ненавистью решил Адольф. Однако, он опять
ошибся - видать, уж день был такой. Из сортира порхающей поступью
вынесло Осса с баяном в руке.
-- О! - непритворно обрадовался Осс, - Так это ж Гитлер! Адольф, друг, я тебе
семёру принёс.
Судороги последний раз сотрясли Фюрера и из желудка перекочевали в
мышцы руки, которая вцепилась в щедро протянутый баян.
Гитлер не учёл неисчислимость оссова коварства. Семёры хватило ровно
на столько, чтобы начался суровейший отходняк. Зорко примечая страдания
фюрера,Осс сладчайшим голосом пропел:
-- Вай, Адик, друг, может мы ещё чего?
И Гитлер кинулся к телефону. Осс же, с невиннейшим видом пташки небесной
осматривал свои вены, сначала на одной руке, потом на другой. С тяжёлым
вздохом он перевёл взгляд на руки фюрера, и глаза его вспыхнули алчным огнём.
-- Мне бы твои вены, парень, я бы горя не знал.
Гитлер оставил это в высшей степени непристойное и бестактное замечание
абсолютно без внимания, так как зазвонил телефон. Жадно схватив трубку, фюрер
внимал доносящемуся оттуда сообщению, аки гласу небесному. Затем лицо его
вытянулось, и он рявкнул:
-- А у Грузина? А на Тахану ходили?
По мере получения им ответа лицо его вытягивалось ещё больше. Неизмеримое
горе, отражавшееся на нём, способно было потрясти любого, но не Осса. Того это
всего лищь насторожило.
-- Ну что?
-- Нигде нет, - похоронным тоном уронил Гитлер.
-- А у Грузина?
-- Нет.
-- А на Тахане?
-- Я же сказал тебе, - исступлённо заорал несчастный, подавленный коварным
Оссом фюрер, - везде ходили, нигде нет.
-- А Суперфарм?
-- В Суперфарме уже два года не дают, - с видом знатока ответил фюрер,
торчавший без году неделя.
-- Ну что ж, значит в Израиле кончился синуфед - проторчали весь, - легкомысленно
сделал вывод Осс. И очевидно, по асссоциации продолжил, - Мой милый,
маленький Израиль...
-- Заткнись! - уже наученный предыдущим горьким опытом, фюрер испуганно
закрыл Оссу рот. Вчера он это выслушал четырнадцать раз и больше
уже не мог вынести.
В дверь постучали. Фюрер нервно откликнулся:
-- Кто там ещё?
Пинком открытая дверь жалобно взвизгнула. Разумеется, это был Штирлиц.
Недостаток плана вредно сказывался на нервной системе безукоризненно
корректного обычно разведчика.
-- Что там творится? - широким жестом Штирлиц указал в сторону окна.
-- Дтишки развлекаются, - равнодушно отозвался Осс.
-- Да нет! - отмахнулся Штирлиц, - Там во дворе какой-то тип пытается им
спеть про дедушкуМороза.
-- Ну и как? - вяло поинтересовался фюрер.
-- Сорок минут пел. Засекал по часам.
-- А, это - Виноград, - оживился Осс, - Может у него чего есть? - и
стремительно исчез за дверью.
-- Кстати, о синуфеде, - Штирлиц сделал вид, что ему только что пришла
в голову мысль, - Я слыхал, что в аптеках больше не дают.
-- Угу, - безразлично кивнул фюрер.
-- А в Китае его хоть жопой ешь, - Штирлиц сделал один из своих знаменитых
тонких ходов, - Ежели их танками поприжать, то...
-- Гальдера ко мне, - уже орал в телефон Гитлер, не слушая русского интригана.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Место действия - Москва, Кремль.

Стоявший на посту у кабинета Иосифа Виссарионовича часовой, услышав
разговор в кабинете, где кроме самого Сталина по его расчёту никого не
должно было бы быть, заглянул внутрь. И увидел спины двух фигур,
склонившихся над чем-то напоминающим спичечный коробок и говоривших
вполголоса. Одним из них точно был Иосиф Виссарионович, другим -
неизвестный часовому человек с чёрной бородой и чёрными же курчавыми
волосами, покрытыми совершенно невообразимого вида и размера вязаным
беретом жёлто-чёрно-зелёно-красной расцветки. "Ямайка!" - с уважением
подумал часовой, хотя лицо неизвестно как попавшего к генсеку в кабинет
человека скорей напомнило ему Ходжу Насреддина.
-- Сколько сегодня, дарагой? - спрашивал незнакомца Сталин и получил
ответ.
-- Полтинник корабль, но унция, разумеется, дешевле.
-- Эдик, дарагой, - взмолился Иосиф Виссарионович, - Слушай, ты же знаешь,
мне не для забавы, мне ж страной управлять. Побойся Бога!
-- Бог - это ты, Бог - это я, он везде - там, - и Эдик указал на потолок, - там, - и
указательный палец ткнулся в пол, - везде, главное, в это поверить. Главное,
всё мочь, как я могу сейчас. И, волнообразно раскачиваясь из стороны в
сторону, Эдик молитвенно задрал лицо к небесам. "Полхоффмана, не меньше"
- понял часовой - "Или полторы махашефы. Не слабо!".
Если бы он на самом деле знал насколько неслабо! Но на его счастье,
часовой не был знаком с Эдиком, иначе он бы уже лежал, насмерть упыханный,
либо его носило бы сейчас от половинки трипа, которой Эдик не замедлил
бы его накормить.
Разговор тем временем заканчивался. Отсчитав всё-таки полтинник и
получив взамен вожделенный корабль, Иосиф Виссарионович проводил
гостя до потайной двери. Уже наполовину исчезнув в дверном проёме, Эдик
вдруг повернул к нему лицо с лихорадочно блестевшими глазами:
-- Отличный план! Сам Багдадский Вор такого не пыхал! - и, добавив, - Ну
ладно, заходи как-нибудь, - удалился, напевая: "Не за что биться, нечем
делиться..."
Проводив Эдичку, Иосиф Виссарионович достал пачку любимых папирос
"Герцеговина Флор", вытряс из нескольких папирос табак и, смешав его с
принесённым Пчёлом планом, забил трубку и с наслаждением разжёг адскую
смесь.
Звонок телефона вернул Сталина из волшебной страны.
-- Да, Георгий Константинович, заходи пожалуйста. И Рокоссовского
прихвати - пыхнем на троих.
Когда маршалы, на ходу доставая кисеты с травой, вошли в кабинет,
Сталин, утопая в клубах марихуанного дыма, покрасневшими глазами
рассматривал своё отражение в огромном зеркале.
Пыхнув по одной, Жуков решил перейти к делу.
-- Слышь, Иосиф Виссарионович, пыхали мы тут с Гороховым, так он говорит,
что немцы совершенно перестали план курить.
-- Да знаю, знаю, - отмахнулся Сталин, - Штирлиц передал, что Гитлер
торчит на чёрном.
-- Никак нет, товарищ Сталин, уже не на чёрном. Штирлиц с Оссом его на джефф
пересадили.
-- Тьфу, дрянь, - поморщился Сталин, вспоминая свои отходняки.
-- Кстати, - вступил в разговор Рокоссовский, - сегодня Гудериан должен был
уже выйти к Ленинским Горам, но почему-то его до сих пор не видно.
-- Это в Ленинских Горах, - пропел Иосиф Виссарионович, частенько навещавший
летовские сейшена.
-- Да нет, в самом деле, - настаивал маршал, сворачивая второй косяк, - как сквозь
землю провалился.
-- А может он ломается - ну, героин кончился или лимоны? - высказал предположение
Жуков, передавая косяк Генеральному Секретарю.
-- Не может быть, - ответил ему Сталин, - по нашим данным, Гитлер каждый
день гоняет курьера в Лод, а лимоны посылает ему Клейст с Кавказа. К тому
же я этих блядей знаю - если Гитлер перешёл на синуфед, то весь Рейх уже через
день начнёт ходить с кружками и помешивать - немцы, дисциплина и уважение к
власти у них в крови, не то что у наших - Пчёл мне сегодня в долг не поверил,
Штирлиц уже неделю донесений не шлёт.
В кабинет без доклада влетел Берия.
-- Блядь, - меланхолично произнёс Сталин, доставая из-под стола косяк, который
при появлении постороннего лица немедленно был спрятан, - Что ж ты так,
дарагой?
-- Иосиф, генацвале, потрясающие новости, - заорал Берия и вдруг осёкся,
втягивая носом дым, - А, пыхаете и, конечно, без меня, - с непритворной обидой
закончил он.
-- Не обижайся, дарагой, не обижайся. Проходи, садись, пыхни вот, поговори с
нами. Мы тут с маршалами думаем, куда Гудериан делся, что не приходит, не
навещает. Сосредоточенно принимавший от Жукова паравоз, Берия не смог
сразу ответить. Наконец, откашлявшись, и вытерев слёзы, Берия произнёс:
-- Новое донесение от Штирлица!
-- Нву наконец-то! И что пишет? Как жена, дети? Здоров ли?
-- Жена с детьми у нас, - напомнил Берия, - а со здоровьем, что ему будет -
молодой! Пишет, что запарил Гитлера на отходняке, и тот отправил Клейста
с Гудерианом и Гепнером в Китай за синуфедом.
-- А что, своего не хватило, что ли?
-- А свой перехватывает Махно. Они там с Летовым уже пятую сотню
кубов прогоняют трофейного, еле на ногах стоят.
-- Герои! - уважительно произнёс Рокоссовский. Он понимал толк в
геройстве.
-- Товарищ секретарь, - обратился к появившемуся неизвестно откуда
секретарю, возможно глюку, так как он, несмотря на присутствие высочайшей
особы, просвечивал и переливался, как радуга, - падгатовьте, пажалуйста, проект
указа о присвоении таварищам Летову и Махно звания Героев Советского
Союза. Они давно это заслужили.
-- По крайней мере Летов уж точно, - согласился Жуков.
-- Точно, точно, - поддержал Берия, заглянув в шпаргалку с донесением
Штирлица, - Я малость ошибся - пятую не сотню, а тысячу!
-- Ооо! - вырвалось у потрясённых присутствующих.
-- А остальные? - спросил внимательный секретарь.
-- Остальные? Что скажете, таварищи? - обратился Сталин ко всем, уже
изрядно принявшим каннабинола в свою кровь.
-- Ну, Штирлица наградить ещё после войны успеем, - ответил за всех
Жуков, а Осс - и так полубог, ему, кроме славы, ничего не надо.
-- Можно его профиль печатать пятым на изображениях Маркс-Энгельс
-Ленин-Сталин-Осс.
-- Идёт, - согласился Иосиф Виссарионович, - и оборотился к секретарю, -
Запиши. Ну что ж, товарищи, по местам - перелом в войне ещё не означает
полной победы. Родина ещё потребует от нас многого и после перелома.
Кстати, всех приглашаю в Идиотник его отпраздновать!
-- Так Идиотник уже полтора года, как закрыт, - напомнил ему Берия.
-- Аткроем! - беспечно махнул рукой товарищ Сталин.

КОНЕЦ


--------------------------------------------------------------------------------------[/b]

[ВЦ]

Бородино

-- Скажи-ка, дядя, ведь не даром?
-- Не даром!

I.

Внесли жаровню с тлеющими углями, и мёрзнущий император
почувствовал облегчение - этой проклятой русской осенью он мёрз
неимоверно. "Дерьмо," - подумал он про себя, - "дерьмо - вся эта
страна, дерьмо - вся эта кампания, деоьмо - даже эта засраная
русская деревушка с дерьмовым названием, которое европейский
язык не ву состоянии произнести!" Император припомнил, что
переводчик сказал о названии этой дерьмовой, нет, трижды
дерьмовой деревни - что-то имеющее отношение к той гриве
волосни, порой доходящей до колен, которую носят эти
дерьмовые русские... "мюжики". Слово "мюжики" император
произнёс про себя по-русски, и это почему-то немного поправило
его настроение, но всё-таки недостаточно. Проклятый Кутузов
наконец-то остановился в своём безостановочном драпе на
Восток. кажется, он осмелился всё-таки дать бой императорским
войскам. "Что он себе воображает, этот старик? Неужели он
всерьёз думает преградить путь армии, покорившей всю
Европу? Чтож, завтра посмотрим..." - настроение императора
опять пошло вниз, к тому же заныли суставы и опять обострился
насморк. "Проклятая страна, проклятая погода. Похоже, я уже
никогда не избавлюсь от этого насморка. А суставы... неужели
я всё-таки подхватил артрит?.. Сейчас..." - император рылся в
той части палатки, где лежали всяческие мелочи с Востока,
модные в прекрасном Пари. Император вообще-то не особенно
любил стили "а ля Ориент", но некоторым изобретениям, в
частности китайским, вполне отдавал должное. "А вот она где!"
- и на свет божий показалась лаковая шкатулка из Цзяннани.
Усевшись поудобней, для чего пришлось поёрзать задом в
огромном кресле, иператор дрожащими пальцами открыл
шкатулку. Внутри находились аккуратно уложенные в гнёзда
несколько десятков тёмно-коричневых, почти чёрных шариков.
Примерно столько же, если не больше гнёзд уже пустовали.
Император взял тонкими серебряными щипчиками один из
шариков и осторожно водрузил его в серебряную же трубочку.
И щипчики, и трубочка находились всё в той же шкатулке.
Горящей лучинкой император разжёг трубочку и осторожно,
но вместе с тем с невыразимой жадностью потянул потяну в
себя синеватый дымок. Сразу же прекратились боли, а ещё через
секунду император был уже далеко от этой дерьмовой страны
, в которой бывают такие деревеньки, с такими странными
названиями - и император засмеялся - как это... Бо-ро-дино, нет,
Бородино. И теперь, полностью удовлетворённый, отдался
своим грёзам. Завтра будет не до них.

II.

Подскакав к самой ограде, всадник вздыбил коня и лихо соскочил на
землю. Бросив поводья подбжавшему ординарцу, приехавший
развалистой походкой направился прямо ко входу, но его остановили:
-- Стой! Кто таков?
-- Лука Мудищев, дворянин, - отозвался приезжий. Начальник караула
вошёл внутрь и вернулся вместе с офицером по особым поручениям
при командуещем. Тот коротко поклонился и пригласил:
-- Проходите, командующий ждёт вас.
Лука Мудищев был из тех блестящих лейб-гвардии гксарских
офицеров, которые в подражание Денису Давыдову, выпросили у
Кутузова позволения покинуть регулярную Действующую Армию и
возглавить партизанские отряды, бившие врага в его собственном
тылу. Сам же Лука был одним из самых знаменитых, прославился же он
своими абсолютно бескорыстными диверсиями против обозов, везущих
всякие ништяки для французской армии. Ништяки оседали в венах и
желудках мужиков мудищевского отряда, которые были чрезвычайно
рады этому обстоятельству и частенько говаривали:
-- Гы! Хоть господского кайфу попробовать! И от хранцуза польза,
одначе, бывает, не токо болезни.
Дела у мудищевцев шли превосходно, но тут последовал вызов в
ставку к Кутузову. Лука недоумевал, но делать было нечего, и теперь
он с нестерпимым любопытством ожидал встречи с командующим.
Кутузов сидел у грубо сколоченного стола и при свете лучины читал
книгу. При появлении Луки он заложил страницу закладкой и добро,
по-стариковски, улыбнулся.
-- А вот и наш партизан! - и, не вставая с лавки, протянул руку, - Что,
удивляешься, - продолжил он, - дескать совсем старик спятил, завтра
генеральное сражение, а он тут книжечки почитывает, так?
-- Да что вы, господин фельдмаршал, я и сам перед налётами, бывало
всю ночь с книгой сижу.
-- Да? А что такое читаешь? - вдруг заинтересовался Кутузов.
-- Да есть тут у меня одна настольная, - засмущался Мудищев и,
расстегнув сумку, достал и протянул фльдмаршалу толстеннейший
гроссбух.
-- "Наркология для начинающих", - держа книгу в далеко вытянутых
руках, прочёл заглавие дальнозоркий Кутузов, - Нет, это для вас,
молодых, нам старикам это уже ни к чему, - и показал переплёт своей.
Название гласило: "Болезни магистральных вен", - Такое вот наше
стариковское чтиво. А ты, небось, думаешь, зачем это мне
понадобился? Ну, признавайся, гадаешь?
-- Гадаю! - честно рапортовал Лука.
-- Ну так вот, слушай. Завтра мы с Буонапарте сцепимся на этом поле,
смекаешь?
-- Смекаю. Да только тяжело нам завтра придётся - Буонапарте
как-никак лучшим полководцем Европы считается.
-- Вот-вот, и я о том же. Ежели бы нам этого" лучшего полководца
завтра и... Либо в плен взять, либо... того...
-- Да ак же это, Михаил Илларионович?! Он ведь в середине своих войск
будет, да ещё и гвардия вокруг него... Это если не по воздуху лететь,
то никак не возможно.
-- А мы не по воздуху, мы под землёй. Туннельчик прокопаем, понял?
-- Да ведь как...
-- Что ты заладил "как, как"? Кверху каком! Дальше слушай. Есть
тут у меня двое. Один - Егором зовут, мать - врач, отец -
военнослужащий, короче - наш человек, русский. Из казаков. Так вот,
он большой специалист по андерграунду.
-- По андерчтоунду? - не понял Лука.
-- По андерграунду, дурень. Это по-умному, по-аглицки, "подполье".
В подпольях, значит, рубит. А значит и в туннелях. Летов его
фамилия, не слыхал?
-- Нет. А второй кто?
-- А второй с топором дюже ловко обращается. Этого Родионом зовут,
Родион Романович Раскольников. Он у баркашовцев главным
инструктором. Ну, теперь-то, наконец, уразумел.
-- Н-не совсем...
-- Ну точно, дурень. Вобщем, завтра, когда начнётся, этот
подпольщик копать будет до самой буоннапартовой ставки. А как
докопает, Раскольникова выпустим с топором на Буонапарте. А ты -
дадим тебе твоих гусар гродненских - его прикрывать будешь,
чтоб он до самого злодея дошёл. Теперь ясно?
-- Ясно, - с восхищением выдохнул Мудищев. И с обожанием глядя
на командуещего, спросил, - А этот... Летов... он когда копать начнёт?
-- А он уже начал. Он говорит, что вообще всю жизнь копает, говорит,
что всю жизнь в этом... андерграунде.
-- Ну надо же, - подивился Лука, чем только люди не занимаются.
Да где ж вы его такого нашли?
-- А он песенки свои как-то солдатам пел. преуморительные, кстати,
песенки, ты много потерял, что не слышал. Что-то там... та-да та-да...
Хэй, бабища, блевани!
-- Да, - согласился Лука, - солдатские песни зело солёными бывают.
-- Ну ладно, иди, иди, - сжалился Кутузов, - отдыха. Да скажи генерал-
квартирмейстеру, чтобы тебя на довольствие поставил. Тут нам вся
Россия плану, по коробку собрав, прислала. Третий день пыхаем. Иди
уж, а то всё без тебя продымят.

III.

Летов, смахнув со лба пот, последний раз пнул в зад склонившегося
перед ним средних лет мужичка с короткой, аккуратно подстриженной
бородкой.
-- Ну иди, - тяжело дышаотпустил его, и чтобы как следует рыл! Ни
хуя копать не умеешь, а пиздел-то, пиздел: "Я, дескать, такой крутой
андерграундщик, тридцать пять лет в андерграунде, и ваще, это я
его основал!!" Сука!
Мужичок суетливой рысцой протрусил куда-то в темноту, откуда
слышались удары кайла и лопат.
-- Ну что, Борис, - встретили его там, как он?
-- Ох, лютует, братцы, ох лютует.
-- Ну на, пыхни, успокойся, - протянули ему косяк.
-- Что же делать, братцы? - спросил он после второй тяги, - Звереет
ведь начальство, скоро совсем жизни не даст. А всё ты, падла, -
неожиданно обозлился он на кого-то из присутствующих, - "Красное
на чёрном, Красное на чёрном!" Наплодил панков, теперь они, чтио хотят
делают.
-- Да что я, - стал оправдываться тот, - я-то тут при чём? Я что, панком
когда был? Ты их сам выкормил - кто Цоя пригрел?
-- Я как Цоя пригрел, так он на человека стал похож, с панками завязал
тусоваться и приличную музыку играть стал.
-- Хвати, - оборвали их, - давайте, чем разборки устраивать, придумаем
чего.
-- А чего тут думать,- раздался ещё один голос, - надо скинуться и в
аптеке у господина Лаэртского белого купить. Господин начальник летов
как джеффом вторчится, так сразу и подобреет - у джеффа действие такое.
-- А ну как не подобреет, - засомневался Борис, - зверь ведь тот ещё.
-- А не подобреет, так всё одно - гнать начнёт, не до нас будет,- резонно
отвечали ему. Так что давайте, скидывайтесь на пятнадцать
шестьдесят.
И зазвенели медяки, падавшие на пол из выворачиваемых карманов.

IV.

У Великого Магистра побаливала поясница. Вчера, когда он задумал
побаловаться с кобылой брата Конрада, брат Арнольд фон Циклодол,
известный на вессь Орден своей склонностью к неуместным шуткам,
подкрался и в середине акта вышиб из-под Великого Магистра
табуретку. Невыразимым напряжением поясничных мышц
Гроссмейстер скмел удержаться на весу, будучи лишённым опоры
и повисши на глубоко утопленном в привычную к рыцарским забавам
кобылу брата Конрада члене. Брат же Арнольд фон Циклодол принялся
уверять принялся уверять, что со спины он якобы не признал
Гроссмейстера, но Великий Магистр ему не верил. Он подозревал,
что брат Арнольд так жестоко подшутил над ним в отместку за
недавнее запрещение Гроссмейстера использовать выдумку его
родственника Генриха Фон Дикинета. Изобретение брата Генриха,
которое тот назвал "Елдовой", состояло в привязывании к
двухметровой длины елде брата Генриха булаве. С помощью этой
пресловутой Елдовы брат Генрих надеялся одержать победу в
ежегодном турнире Тевтонского Ордена на кубок святого Грааля, но
Гроссмейстер запретил её применение, как не отвечающее законам
рыцарского ордена. Теперь вот поясница болит.
Подонки же фон Циклодол и фон Дикинет в это время готовили
новую проказу. Вместо употребляемого при причастии церковного
вина они подлили в священный сосуд раствор слабительного и
теперь ждали, когда священник, служащий мессу, начнёт подавать
первые признаки нетерпения. Кроме того они открыли тотализатор
и принимали ставки от остальных братьев. ставки в основном
касались вопроса, дойдёт ли священник до сортира или не успеет,
а если не успеет, то на каком именно участке пути ему суждено
обгадиться. Эти два орденских брата всегда умели привлечь
внимание даже к такой скучнейшей вещи, как богослужение.

V.

Звуки, издаваемые обычно при земляных работах, смолкли, Все
постепенно бросали работу и оборачивались, глядя на посетившее их
начальство. Пополз шепоток: "Приходнулся..." Андерграундщики
ждали, что скажет Летов.
-- Братья! - вдруг воззвал тот, - С самого начала мира идёт война.
Война сил творческих, солнечных против сил Хаоса. Мы, как русские
люди, должны помешать германской сволочи полонить нашу землю!
Гитлер капут! Панки хой! Наши идеалы объединяют, а не разъединяют
людей!
-- Какой Гитлер, господин Летов, это ж ещё через сто с лишним лет
будет, - подсказали ему.
-- Да? - удивился Егор, - А нынче ж кто там у нас?
-- Наполеон, - был ответ.
-- Ну и что? Это тоже война! От имени участников национал
большевистского движения "Русский прорыв" я приветствую вас!
Не отдадим врагу и куба родного эфедрина!
-- Не отдадим! - дружно загудели голоса мэтров андерграунда, -
Не отдадим!

VI.

Император зябко кутался в плащ. Осеннее солнышко пргревало
на славу, но императора знобило. "Дерьмовая страна, дерьмовая
погода..." - вернулся он к прежним своим мыслям. Казалось, годы
уже прошли с того утреннего часа, когда прискакал вестовой с
сообщением, что передовые раз(езды ввязались в перестрелку
с казаками. Теперь донесения были куда более серьёзными.
Подлетел ординарец Массена.
-- Мы не можем пробиться к флешам! Огонь так плотен, что маршал
приказал залечь. Ещё у ста человек начался отходняк!! Маршал
требует подкреплений!!!
-- Передайте маршалу, что он не получит ни куба, пока не возьмёт
флеши6 - и император повернулся к посланцу спиной.
-- Но нам требуется по меньшей мере двести кубов.
-- Возьмите флеши и получите пятьсот.
Ординарец умчался. Емк на смену нёсся новый - а этот раз от
Даву.
-- Маршал просил передать, что русские дрогнули, преследуя
их мы наткнулись на артиллерию. Мы не можем поднять голову
- татахи там забивает Горохов!
-- Ещё триста кубов и новые иглы колонне Даву, - скомандовал
император и ео адьютант полетел в обоз.
-- Нам нужны ещё баяны!
-- Продержитесь немного - к Меиру уже ушли за новыми
двадцатками.
Император оглядел поле боя. Кажется, только Мюрату
удалось добиться успеха - он немного потеснил русскую
кавалерию, но к русским уже подходил на помощь конный отряд
педерастов имени Лимонова, и с криками "За Эдичку, суки!"
ударил во фланг Мюрату. Всё смешалось в этом мешанине.
Французские кавалеристы не могли врезаться, сидя на
храпящих и поднимающихся на дыбы конях. Пришлось и Мюрату
отступить, чтобы перегруппироваться и более-менее спокойно
вмазаться.
Колонна Даву, терявшая людей в дыму страшных гороховских
татахов после принятых императором мер подтянулась и,
атаковав, немного продвинулась вперёд.
Оставался Массена. Его пехотинцы, бросая на бегу баяны,
с озверелыми лицами врывались на флеши, защищаемые этим
проклятым Багратионом, и падали, обожжённые ангидридным
уксусом, который защитники флеши лили на них, не жалея.
Обторчанные ханкой, русские блевали прямо в лица фйранцузских
солдат, от чего те терялись и забывали, что им тут, собственн,
нужно. Флеши уже три раза перехолдили из рук в руки -
побеждало то белое, то чёрное. Но император не имел права отправить
ещё джеффа Массена - ещё не пришло время пускать в ход резервы.
Подскакал грязный, весь в пороховой и конопляной пыли
ординарец Массена.
-- Мы погибаем, но не можем прорваться, император! русские
подтащили банги крупного калибра - по три литра каждый!
-- Что ж, - воскликнул император, - вот он - час! Передай маршалу, что
он получит подкрепляния! На русский крупный калибр мы ответим
нашим крупным калибром! Отправьте Массена шестидесятикубовки!
- обратился император к адьютанту, и тот помчался исполнять
приказ. Передай маршалу, - повернулся он к гонцу,- что как только
император увидит французское знамя над флешами, император
сам поведёт гвардию!
Седоусые ветераны-гвардейцы, прошедшие с императором
через все победы, одобрительно захмыкали. О, эти не нуждались в
шприцах - ни десяти-, ни в двадцати-, ни даже в крупнокалиберных
страшных страшных шестидесятикубовках. У каждого из них в
вене красовался катетер, соединённый капельницей с
пятилитровым резервуаром, помещённом в заплечном ранце.

VII.

Престарелый фельдмаршал спокойно озирал поле сражения
так же, как это делал с другой стороны его прославленный
противник.
-- В Лод не пора ли? - горячился рядом адьютант.
-- Остынь, милай, - спокойнейше ответил ему командующий, -
ты чего, наркоман, что ли, что тебя в Лод тащит?
-- Так ведь сомнут сейчас наших! - взволнованный адьютант
выбрал ещё пятнашку.
-- Небось не сомнут.
Из-под ног показался перемазанный в земле Летов.
-- Всё готово, Михайло Илларионович!
-- ну, с Богом! - и фельдмаршал перекрестился.
Лука Мудищев со своим отрядом, в центре которого шёл
невзрачного вида с жидкими волосами студентик с топором
на плече, уже спускался в подкоп.

VIII.

Сквозь дым факелов Гроссмейстер пытался сосчитать членов
орденского капитула - кажется, на месте были все, никто не заболел,
никто не заторчал, никто не уклонился. "Что ж, тем лучше," - подумал
магистр, - "Пожалуй, приступим.", и, поднявшись со своего места, начал:
-- Братья! Я собрал вас, чтобы обсудить вопрос величайшей важности.
Как всем вам известно, потеряв Святую Землю, захваченную
безбожными мусульманами, наряду со Святым городом Иерусалимом
мы утратили так же и Лод. И теперь христиане, в том числе и братья
нашего ордена, должны унижаться перед проклятыми сарацинами,
чтобы те позволили им купить... Ну вы понимаете о чём я говорю.
Доколе может длиться подобное положение вещей?! Поэтому мы
ссобрались сегодня, чтобы рассмотреть план нового крестового
похода, который вернёт в наши руки Святую Землю. Вот он в
подробностях. высадившись на Тель-Авивской набережной, отряд,
возглавляемый братом фон Циклодолом идёт быстрым маршем в
сторону Лода по Аялону. Второй отряд, под начальством брата фон
Дикинета, высадясь в Бен-Гурионе встречает его там. Соединившись,
они с ходу должны штурмом взять Лод, и, что самое главное, удержать
его до подхода главных сил, молитвой и постом отгоняя от себя искушение...

IX.

-- А вот теперь и в самом деле пора!
Голос фельдмаршала оторвал адьютаната от походного холодильника,
где тот хранил джефф.
-- Чего?
-- пора, говорю. Скажи Платову, чтобы тот взял два... нет, три эскадрона и
пёр в Лод. И чтоб всё обыскал, а то я арабов этих знаю!
-- Так у нас столько денег не будет! Ещё ведь стольник на такси!
-- А кто говорит о деньгах, - и Кутузов нехорошо ухмыльнулся, - а казаки
на что?
-- Да ведь после таких штучек нас в Лод больше не пустят!
-- С потерей Лода не потеряна Россия! - высокопарно возгласил
фельдмаршал, - Ну всё, дуй к Платову... И вот ещё что... Брось варить свой
этот... в сине-белых пачках. Непатриотично как-то...

X.

Брат фон Циклодол слегка брезгливо глядел на арабку, с воем и
слезами покрывавшую поцелуями его ногу, закованную в сталь доспехов,
вместе со стременем и ожесточённо листал немецко-арабский разговорник.
-- Матка, - наконец нашёл он нужную фразу, - Матка, яйки, курки, млеко, героин.
-- Та ниц нема, - взвыла арабка, - усё москали позабирали, пан фашист!
-- Вас ист дас "фашист"? - спросил брат Арнольд брата Генриха и снарядил
гонца к Великому Магистру.

XI.

Шестидесятикубовки сделали своё дело - флеши были взяты, Багратион
погиб. Можно было, как и обещано, вводить в бой гвардию, но... Подлецы
русские зажгли Москву. Точнее, склады с коноплёй. Чёрный, жирный дым
тянулся к полю сражения, насмерть укладывая непривычных к такому
варварскому кайфу, французов. массена вынужден был - уже который раз
за сегодняшний день - отступить и перегркппироваться, подсчитав потери.
У Даву кашляли, но держались...

XII.

-- Блядь! - выругался гроссмейстер, - Опять эти русские! Так, говоришь,
ничего? - обратился он к брату фон Циклодолу.
-- Подчистую! - ответил за него брат фон Дикинет.
-- Так! - и Гроссмейстер, закатоав рукава лат, взглянул на часы, - Через час
я начну ломаться. Вот же какой пиздец! Ну чтож, будем догонять!

XIII.

-- Значит, так, - перед выходом на поверхность Летов раздавал последние
инструкции, - Я четыре раза стучу по гитаре и начинаем. Раз, два, три,
четыре. Как летать птичке, высоко ли, низко ли...
-- Человек я или тварь дрожащая?! - заорал Раскольников и с поднятым
топором ринулся к Наполеону, держа в другой руке красное знамя.

XIV.

С высоты боевого коня Гроссмейстер мрачно наблюдал за
Кутузовым, вырезающим с превеликим тщанием на стене бревенчатого
филёвского домика пацифик. Закончив работу, он отошёл на два шага,
осмотрел пацифик и удовлетворённо хмыкнул.
-- Может, всё-таки сначала вторчимся? - сделал ещё одну, последнюю,
слабую попытку уговорить жестокосердного фельдмаршала Магистр,
- А то, глядишь, заломает посреди боя.
-- Не-а, - легкомысленно отверг притязания Кутузов, - Утром - деньги,
вечером - стулья.
-- Сука! - сплюнул Гроссмейстер, - Ну ладно! Тогда мы с французами
сейчас быстренько разберёмся. Только гляди, не вздумай кинуть, чтоб
потом всё отдал!
ёё Да отдам, отдам. Мне-то эта дрянь нахрена? У меня своего вон сколько,
- и фельдмаршал, открыв холодильник адьютанта, продемонстрировал
тевтонцу литр эфедрона.
-- Я этой гадости и вовсе не употребляю, - закончил Кутузов.
-- Ну лады, - и пока за его спиной рыйари Тевтонского Ордена
разворачивались в боевые порядки, гроссмейстер тремя взмахами
кинжала превратил пацифик Кутузова во вполне приемлемую "Анархию".

XV.

Наблюдая за всем этим в узенькую щёлочку, Сатана мелко хихикал...

ОКТЯБРЬ 1997

[ВЦ]

Пиздец эпохе голоцена.
Тайная война последних лет Третьей Эпохи

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Поворот... ещё поворот... Так, теперь тридцать шагов налево по галерее...
Где-то здесь должна быть дверь... Потайная, не хуй собачий... ага, вот и
рычаг! Пальцы гнома нашарили рукоятку вычурной формы и потянули её
на себя. Раздался приглушённый скрип, но дверь и не подумала
открываться. Торин принялся безрезультатно дёргать за рукоять.
Злые языки называли её "Государевым хуем", потому что представляла
она из себя с любовью, великим тщанием и знанием дела изваяный из камня
в натуральную величину мужской детородный орган. Ходила легенда, будто
бы Государь Дарин кроме жены своей и, всяких девиц гномского сословия
почтил своим вниманием, как тогда говорили, и немало отцов семейств. В
те времена срам этот позором вовсе и не считался, а, напротив,
предавались сему пороку гномы безо всякого счёта и стыда. Пришло
время, был разбужен гномами по глупости и неразумению своему Барлог,
был им изловлен Государь и лютой смерти предан через отрывание оного
немаловажного для мужчины, будь он гном или эльф, причиндала. Но с
Предначальной Эпохи славились гномы непокорностью своей и презрением
к угрозам, и потому, якобы, один из государевых любимцев изваял сие
изображение гордости своего господина, соблюдя достойно все размеры
и пропорции, как они ему запомнились, деталями не пренебрегая в великом
своём тщании и усердии, узора из вздутых вен не исключив, чтобы иметь
возможность осязать его всегда.
Вскоре он был утерян, но после битвы у ворот Мории был найден и гномы
задумались: что же с ним делать? Не к чему срамоту такую хранить и лучше
бы её выбросить, но с другой-то стороны, как ни крути, а реликвия всё-таки,
с самого первого гнома скопировано, негоже вроде просто так выбрасывать.
А ну как вернётся когда Государь Дарин !а по поверьям непременно
вернуться должен), вернётся да и полюбопытствует: "А где," - спросит, -
"мой хуй? Аль не уберегли его?!" Что прикажете ему отвечать тогда?
Так и теснились гномы в скудоумии своём гадая, пока не порешили самотык
сей до поры - до времени присобачить вместо рукоятки к рычагу, который
открывал ту самую дверь, перед которой в раздумьи стоял сейчас Торин,
а буде явится Государь, пред(явить ему каменную снасть в целости и
сохранности.
Дверь упорно не поддавалась. Недоумение Торина росло вместе со
злостью. Вдруг его осенило: заклятие! Ну конечно же, ведь как он,
внимательно читавший Толкиена, мог забыть, что все потайные двери
Мории кроме хитроумных замков запираются заклятиями! Да и братья
что-то говорили по этому поводу... Пресвятая Элберет, ведь только что
в голове крутилось Слово, которым можно отпереть проклятую дверь... Ну же!
Но что-то ничего стоящего на ум не приходило. Может попробовать такое:
-- Блядский Проеб!
Ничего.
-- Дык, ёлы-палы!
То же самое. Торин готов был от досады волосы на себе драть, но вдруг
шарахнулся в сторону от вопля, раздавшегося совсем рядом. И тут же
понял, что это он сам кричит-выкрикивает какие-то непонятные слова, во
всяком случае точно не эльфийского языка, обычно используемого при
колдовстве:
-- От имени национал-большевистского рок-движения "Русский Прорыв"
я приветствую вас в Городе-Герое Казад-Думе!
М-да, что и говорить, длинноватое заклинание, но зато какое
действенное! Линия голубоватого света очертила контуры двери, прошло
несколько томительных мгновений, и с душераздирающим скрипом дверь
отворилась. Торин сделал шаг и наконец-то очутился в сортире.
Покосившись на дырку в полу, предназначенную собственно для
испражнения, Торин поймал себя на том, что рука его, как бы сама по себе,
тянется к пряжке ремня, явно норовя её расстегнуть. Торин воровато
оглянулся - почему бы и нет, в конце концов никто ведь не узнает - здесь
кроме него никого, ближайшие братья в пяти милях от ворот Казад-Дума,
а сил терпеть уже почти не осталось... Но тут же одёрнул себя, строго
выбранив за малодушие, - разве не давал он клятвы не испражняться, доколе
не будет повергнут злодей Саурон? Разве не сдержали клятву все
остальные братья, не взирая на мучения, ими претерпеваемые который
год, в отличие от него, всего лишь год назад вступившего в Братство?
Долг превысил позывы и, засунув руку по локоть в дыру, Торин нащупал
в ней свёрток, обёрнутый в клеёнку. Осторожно потянув, гном вытащил
наружу нечто напоминающее книгу немаленького формата и об(ёма. Аккуратно
счистив с клеёнки дерьмо рукавом, Торин с благоговением развернул
свёрток. Точно, как и предупреждали, это была ОНА - на обложке стояли имя
автора и заглавие: Гэндальф !Олорин). "Моя Борьба". Книгу эту Вождь
написал, сидя в подземных темницах Дол Гулдура, в аккурат после того,
как в Минас Моргуле сгинул последний Король, и содержала она
идеологическую и политическую программу Адольфа Гэндальфа. А потому
тщатльно была изучаема его последователями, словно Откровение. Теперь,
когда у казад-думского подполья есть собственный источник мудрости
Вождя, мы ого-го каких дел понатворим! Пусть дрожат оккупанты!
Восторженные мысли вскружили голову в общем-то доброму и
скромному гному. Торин уже видел, как его приветствуют братья, как
они выбирают его своим предводителем, как под его началом очищают
они Морию от недочеловеков-орков, как его представляют Вождю и...
Торин даже задохнулся от восторга... Вождь собственноручно
прикрепляет ему на грудь Железный Крест!
Снаружи послышался шорох. Торин, как кошка, метнулся к выходу,
доставая из-за пояса топор. Так и есть - проклятый оккупант, видать
посрать собрался на исконно гномьем толчке, подонок. Ну ничего, пусть
земля горит у них под ногами, пусть знают, что нигде им не будет покоя
- даже в сортире.
В тот самый миг, как орк, недоумевая, кто же оставил сортир
открытым, появился в дверях, на его уродливую голову унтерменша
разящим возмездием опустился топор гнома. Словно беззвучная
молния сверкнула в вонючем воздухе уборной и, не мяукнув, орк
повалился на пол. Из левой штанины закапала на пол дурно пахнущая
коричневатая жижа, а Торин, осторожно оглядевшись, выскользнул
в коридор и во весь дух понёсся к Воротам, за которыми его ждали с
волнением остальные подпольщики.

-- Братья!
Голос Наина, руководителя морийского подполья, переполняло
с трудом сдерживаемое волнение:
-- Братья, мы собрались сегодня с двумя целями: во-первых, мы
чествуем сегодня Торина, доставившего нам Книгу... - и Наин поднял
над головой экземпляр "Моей Борьбы", из которого теперь
подпольщикам черпать мудрость Вождя... а во-вторых... - Наин сделал
паузу, дожидаясь, пока утихнут поздравления Торину, - А во-вторых,
я должен вам сообщить, что скоро Вождь будет у нас!
Ошеломлённое молчание было ему ответом. Потрясённые гномы
ждали, что будет дальше, не имея сил даже спросить о чём-либо. К ним
едет Вождь! Увидеть его, услышать из Его уст поучения, просто
прикоснуться к нему было заветной мечтой всех, борющихся с Тёмным
Властелином. Неужели эта мечта сбывается?
-- Вождь, - продолжал тем временем Наин, Пройдёт через Казад-Дум,
ведя небольшой отряд. На нас возлагается обязанность обеспечить
ему насколько возможно безопасный путь через подземелья, и в случае
чего защитить от неприятеля. Нет! Поднял Наин руку, предупреждая
следующий вопрос, - Нет! К сожалению Вождь не сможет остановиться,
поговорить с нами, но он просил передать, что Родина не забудет ваш
подвиг, доблестные гномы!
-- Хайль Гэндальф! - дружно отозвались партизаны.
-- А теперь предлагаю спеть гимн антисауроновского партизанского
движения!
И вначале тихо и глухо, но грозно, а затем всё больше и больше набирая
силу , доносилось из поз земли:

Границы ключ переломлен пополам,
А наш батюшка Ленин совсем усох...

И дальше летела песня, повергая в дрожь орков, случайно
заслышавших её, наводя на них страх дружно и слажено пропетым припевом:

И всё идёт по плану!
Всё идёт по плану!

ГЛАВА ВТОРАЯ

-- О-е! - высоким голосом
воскликнул Леголас, -
Барлог! Барлог пришёл!
Дж.Р.Р.Толкиен

-- О-е! - высоким голосом воскликнул Леголас, - Барлог! Барлог пришёл!
Торин до боли в пальцах стиснул пульт в руке. Лёгкое нажатие на кнопку
"Пиздец" и мост поднимется на воздух. Ну же, во имя Аулэ всех Валаров,
что же они стоят?! Горло раздирал запертый в нём крик: "Бегите! Бегите
за мост!", но Торин не имел права обнаруживать себя, впрочем, как и все
остальные партизаны. Враги и не подозревали, что кроме них и маленького
отряда Вождя здесь есть ещё кто-то.
Наконец-то эти недоумки метнулись за мост, но что это? Мощный Аулэ,
да Вождь, кажется, собрался устраивать на мосту битву!
Барлог надвинулся на мост и остановился снова. Маленькая сияющая
фигурка Гэндальфа одиноко стояла но фоне клубящйся грозовой тучи.
Вдруг из дыма рванулся пылающий багровый меч. Навстречу ему белой
молнией взлетел Гламдринг. Маг покачнулся, но устоял.
-- Ты не пройдёшь, - повторил он. Барлог снова метнулся на мост. В этот
момент Гэндальф поднял жезл и ударил о мост. И... ничего. Гэндальф
выругался и ударил ещё раз. Ничего. Торин видел, как исказил страх черты
Вождя, когда тот понял, что его заклинания не работают. Барлог сделал
шаг вперёд и... Торин нажал кнопку. На совесть заминированный
партизанами мост с грохотом рухнул в пропасть вместе с Барлогом.
"Ништяк, взрывчатка" - отдал долг уважения коллегам из "Красных
Бригад" Торин.
-- Вот вам! - язвительный Гэндальф показывал "фак" бестолково
сгрудившимся на той стороне оркам. Те горестно подвывали. Арагорн
снял штаны и, повернувшись к оркам задом, дразнил их голой жопой.
Орки сверепели, но поделать ничего не могли. Хотя... впрочем, нет, могли.
Свистнула стрела и Арагорнт со стоном покатился по каменному полу
со стрелой, засевшей в ягодице. По пути он зацепил Гэндальфа и тот
рухнул в пропасть вслед за Барлогом. Даже не чирикнул.
Теперь уже из уст воинов Света раздался горестный крик. Гибель
Вождя потрясла их невыразимо. Не осталось больше смысла жить,
если погиб Вождь и Учитель. Один за другим поднимались партизаны,
вытаскивали топоры из-за поясов и с безумием горящими глазами
кидались в водоворот схватки. Не было слышно в этот раз их боевого
клича "Хой!", наводящего ужас на врагов, они шли умирать молча...
Пришлось, однако, им обломаться - никто так и не погиб. Только
несчастные безответные орки, не оказывавшие от охуения
почти никакого сопротивления, были вырезаны полностью. За это
сражение Торин получил прозвище "Громобой".
А спутники Гэндальфа? Они бежали с поля битвы, унося с собой
в жопу раненого Арагорна... Кто ж мог подумать, что это будущий
Король?

-- Так, - Наин посмотрел поверх очков на чертежи, разбросанные
по столу, - значит, ты уверен, Торин, что эта штука...
-- Елдова, - подсказал Торин.
-- Ну да, конечно, елдовая булава именно так и должна называться...
Значит ты уверен, Громобой, что эта штука нам пригодится?
Наин терпеть не мог бранных слов и теперь поелику возможно
избегал называть елдову елдовой.
-- Конечно, - и Торин принялся об(яснять, - Вот этими ремнями она
крепится к елде, здесь затягивается... Да что я? Я сейчас покажу...
И Торин Громобой начал расстёгивать ширинку.
-- Погоди, погоди... - всполошился Наин, - Не стоит прямо здесь.
Ты лучше вот мне его скажи, у тебя ведь брат есть?
-- Есть, - помрачнел Торин, - Дори его зовут. Только я его
десять лет не видел.
-- Что ж так? - ласково спросил Наин.
-- Не знаю.
-- Знаешь, милок, знаешь. Подался твой братец к Тёмному
Властелину.
-- Но я-то здесь,- Торин вскочил.
-- Тише, тише, милай, присядь. Я вот чего тебе о нём расскажу.
Служит твой братец у Саурона в таком заведении, Гестапо
называется, слышал?
-- Не может быть! - Торин бессильно уронил руки на колени, -
Не может быть!
-- Может, может. Сам знаешь, что ещё как может. И работает
он там пыточных дел мастером, патриотов мучает, попадись
ему ты, так он и тебя... И прозвище у него теперь не Дори, а
Вырвихуй.
-- Ну а я-то тут при чём, - на бесстрашного Громобоя больно
было смотреть.
-- А вот при чём... - и Наин поманил его пальцем поближе,- Слушай...

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Быть сотрудником Гестапо не только почётно, но и невыносимо
тяжело - эту простую истину Дори понял с первых дней работы в
Гестапо. Он не был садистом по природе, но ничего не попишешь -
долг обязывал. Дело в том, что Дори Вырвихуй на самом-то деле
был агентом гондорской разведки и ещё - немножечко некрофилом.
На задание напутствовал его сам Денетор...
Все эти воспоминания пришли Дори на ум в самый, наверное,
неподходящий момент, когда он связанный лежал в мешке, который
тащил его полоумный братец Торин, появившийся неделю назад.
Прошёл где-то час с того момента, когда он врезал Дори по голове
чем-то тяжёлым, засунул в мешок и незнамо куда тащит. А он-то,
дурак, рассопливился, как брата увидел, давай его кормить, поить,
на экскурсию в застенки сводил... Торин-то, небось, во Внутренней
Службе работает, кто-то Дори расколол, вот его и отправили брата
арестовывать. А он и рад, сука. С детства таким был, лишь бы
брату западло устроить.
Мысли его были прерваны самым бесцеремонным образом -
мешок с ним грубо свалился на землю.
-- Вылазь, падла! - раздался голос брата.
Дори вылез. В лучах закатного солнца сверкнула секира
Торина.
-- От имени национал-большевистского рок-движения "Русский
Прорыв" я приговариваю тебя...
Дори похолодел. Неужели? Нет, не может быть, наверняка
провокация. Торин тем временем заканчивал молитву:
-- Если однажды тебя не окажется вовсе в заповедной, заветной
тарелке твоего праведного сновидения, знай - неуловимые
мстители настигли тебя!
-- А яйца - созвездия в северном небе... - пробормотал себе под
нос Дори.
-- Что-о-о?! - от удивления у Торина отнялся язык.
-- Ничего, руки мне, братец, развяжи.
-- Так ты, что же, из наших?
-- Из ваших, из ваших... - Дори с наслаждением растирал
распухшие, багровые после верёвок кисти, - Ты б хоть спросил сначала...

Братья сидели на тюленьих шкурках у костра, обсуждая
последние новости.
-- Но ты ведь и вправду пытал наших?
-- Вправду. Мне ж как-никак платили за это, так что отказаться
было неудобно. Добросовестность у каждого гнома в крови, сам
понимаешь, если деньги взял, работу изволь делать.
-- Понимаю... - задумчиво протянул Торин, - Но всё-таки поганая у
тебя работа. неужели на другую пристроиться не мог?
-- Куда партия отправила, там мой пост. Да и к тому же... Видишь
ли, моё заданиебыло выявлять среди наших людей слабодушных.
Тех, кто признаваться начинал я и... - и Дори жестом показал, за что
его прозвали Вырвихуем.
-- Понимаешь, я ж при дворе Денетора в принципе тем же самым по
началу занимался - наших людей на прочность проверял. Но это было,
опять же, неудобно - свои своих пытают, слухи разные пошли...
Пришлось к Саурону ради службы дела податься...

-- Н-да, дела... - протянул Тори,- а у нас... - и он рассказал о гибели Гэндальфа.
-- Ничего, ничего, - цинично процедил Дори, когда услышал про ранение
Араорна,- Зато штаны целы остались.
Торин расхохотался.
-- Да уж точно, штаны - не жопа, сами не заживут!
-- Ладно, - оборвал Дори их трёп,- поздно уже, завтра наговоримся.
И Громобой с Вырвихуем растянулись рядом, глядя в звёздное небо,
где Владычица Элберет поместила Реммират, Звёздную Сеть, как
знак окончательной победы над Злом.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Дверь хлопнула, выпуская наружу очередного любителя подышать
свежим воздухом. На сей раз это был гном, еле стоявший на ногах. Из
своего укрытия Торин хорошо видел, как тот, шатаясь, расстегнул
ширинку, икнул и через мгновение до Торина донёсся звук падающей и
разбивающейся на мелкие брызги струи. Не прекращая мочиться, гном
задрал голову, рзглядывая вывеску над крыльцом. Вывеска гласила:
"У Оттяжного Эльфа". Изображён на ней был эльф, больше похожий на ночной
кошмар нервного орка. На лице эльфа было написано блаженство,
граничащее со слабоумием, в одной руке он держал кружку с пивом, в
другой - столь же гомерических размеров косяк, свёрнутый из цельного
листа газеты "Минас Тирит Холон", то бишь "Голос Минас-Тирита" на
бурятском языке. Из одежды на эльфе была лишь нательная рубаха,
доходящая примерно до середины бедра, из-под которой вываливался,
свисая до колена, член, почему-то нежно-лилового цвета. Да ещё на шее у
него на собачей цепи болтался осьмиугольный раскольничий крест.
Оценив по достоинству сей шедевр живописного искусства, гном с
уважением сказал: "Вот, блядь!", непонятно, правда, чему именно
адресовав своё высказывание, громко рыгнул, ещё громче выпустил
газы и, борясь с непослушной ширинкой, кувыркнулся с крыльца как раз
туда, куда он только что с таким упоением мочился. Некоторе время
оттуда доносились невнятные звуки, порождающие сомнение в том,
что издающее их существо относится к разумному виду жизни, но
затем стихли и они, сменившись чудовищной силы храпом.
-- Да-а-а, - протянул у Торина за спиной его брат Дори по прозвищу
"Вырвихуй", - Много грязи нам ещё придётся вычистить... А то даже
среди старых борцов нашлись умники, решившие, что с возвращением
Короля национал-большевизм победил окончательно и бесповоротно.
-- А что, не так? - Торин даже не повернул головы, наблюдая за входом
в таверну, -Война кончилась, Король - на престоле, знамя партии - над
цитаделью Минас-Тирита. Что ж тогда называется победой?
-- Ну,знаешь! - даже по голосу было заметно, что Дори зело
разъярился, - Ты что, и в самом деле не понимаешь, что победа
национал-большевизма не в том, чтобы посадить на трон Корля,
а в том, чтобы последний ублюдок из тех, кто шляется по таким,
вроде этого, притонам, понял в какой грязи он живёт и начал строить
новую и счастливую жизнь? По-твоему что, мы и наши товарищи по
борьбе проливали кровь и отдавали жизни только ради того, чтобы
Вождь мог посадить на трон Гондора национал-большевика?
-- А для чего ж ещё? - Торин казался искренне озадачен, - Да ладно тебе
Дори, ты прям как на уроке политграмоты.
-- Для настоящего национал-большевика всё время - урок политграмоты!
А тот кто этого не понимает...
-- Ну, будет, будет... Шуток не понимаешь...
-- Шутить изволишь? - ещё больше вз(ярился Дори, - Ты, работник
королевской государственной безопасности, шутить изволишь?
При нынешнем-то международном положении, когда идёт война на
всех уровнях, физическом и метафизическом...
-- А вот давеча ...
-- Это тоже война !
Наверное, Дори ещё долго мог бы продолжать в том же духе, но
тут из темноты появилась тень, что-то прошептавшая Дори на ухо.
-- Отлично! - отозвался тот, - Ты готов? - обратился он к брату.
Вместо ответа Торин вытащил из-за пояса топор и, нехорошо
улыбнувшись, провёл пальцем по лезвию.
-- Тогда начнём! Коммунисты, вперёд!
В первый момент Торин чуть не задохнулся - такой кумар стоял внутри
таверны. Гудение голосов, пьяные выкрики и песни - всё смолкло при их
появлении. Несколько десятков пар глаз уставились на ввалившийся в
дверь отряд.
-- Государственная безопасность! - проорал Дори голосом Жеглова, - Всем
оставаться на своих местах и приготовить документы для проверки !
Кто-то метнулся к двери, надеясь прорваться, но был отброшен кулачищем
Торина. Тишина стала мёртвой. Торина не зря прозвали "Громобоем".
Пока Торин с патрульными обходил столы, проверяя документы и отводя
время от времени кое-кого из присутствующи в угол для более интимной
проверки, Дори направился прямо к стойке. Позеленевший от страха хозяин
почему-то поднял руки вверх, хотя его об этом и не просили.
-- Та-ак... - протянул Дори, - Ну-ка, посмотрим, что у нас здесь происходит?
Книжечки почитываем? - и он вытащил из-под прилавка книгу в
засаленном, захватанном грязными пальцами переплёте.
-- А в-в-ва-а... - хозяин трясся всем телом.
-- Давай, давай, милай, - ласково подбодрил его Дори, - Говори, не бойся,
я на службе не кусаюсь.
-- В-ва-ваше...
-- Эй, Торин, иди сюда, глянь, что я нашёл! - позвал Дори и опять повернулся
к кабатчику, - Ну, так что же ты ?
-- Это м-мне п-по раб-б-боте, - тот постепенно справлялся со своим страхом, -
По раб-боте, В-ваша Милость.
-- По работе, говоришь, - Дори прищурился, - Эт по какой же работе, милай?
-- Кулинарной, Ваша Милость... Рецепты туточки, значить.
-- Хм... Стало быть, рецепты... - Дори ещё раз взглянул на книгу. На
переплёте было вытиснено: М.С.Генделев "Избранные Рецепты", -
И вправду, рецепты.
-- Рецепты, рецепты... - угодливо закивал головой, как китайский болванчик,
содержатель притона.
-- Ну-к, глянем, - и, раскрыв книгу наугад, Дори прочитал вслух: "Затем,
вскрыв тельце, очищаем грудную и брюшную полости от ненужных нам
внутренних органов. После чего фаршируем тушку апельсинами из садов
Аллаха. Для красоты засовываем одну дольку в пасть и две - в гузно..."
-- М-да... - Дори оторвался от чтения, перевернул несколько страниц и
опять зачитал: "На одну пачку "Синуфеда" примерно тридцать
миллилитров воды и десять миллилитров уксуса...".
-- Ого! Это уже становится интересно! Экие здесь рецепты! Ну-ка, ну-ка... -
и он пролистал ещё несколько страниц, - Рэцэпт. Калипсол полтора-два ...
ну, очевидно, куба... а дальше что-то опять на латыни, не поймешь. Точно -
поднял он глаза на трактирщика, - Рецепты, - тон Дори резко сменился, -
Пойдешь с нами. Да не вой, не вой, ничего с тобой не случится. Вот узнаем,
где ты контрреволюционную литературу берёшь, и отпустим.
-- Не погуби, кормилец! - взвывал корабельной сиреной стоящий на коленях
хозяин, одновременно с тем, как Дори произносил свою исполненную
гуманизма речь.
-- Дори, можно я его... - Указал Торин глазами на лезвие своего топора.
-- Нет, Торин, никак нельзя... - с тяжелым сердцем отказал ему брат.
-- А жаль, - с тоской вздохнул Торин, - А то бы... - и он с вожделением
посмотрел на шею кабатчика. Тот с(ежился под взглядом Громобоя и,
тихонько подвывая, безропотно дал надеть на себя наручники.

ЯНВАРЬ 1998

[Galahad]